Храм во имя Рожества Святаго Иоанна Предотечи (или, как мы чаще говорим сегодня и как привычнее воспринимать на слух, Рождества Святого Иоанна Предтечи) расположен в одном из старых районов Тюмени, где частная застройка ещё не дрогнула перед натиском наступающего города.
Улочки здесь тихи и уютны, и если не ищешь этот адрес специально, то в спешке или задумчивости можно запросто пройти мимо высокой ограды, не подозревая, что за ней скрыто сакральное место. Только вовремя подняв голову, вдруг разглядишь купол со строгим восьмиконечным крестом, венчающим обычно старообрядческие храмы. Впрочем, если даже направляешься именно сюда, тем более впервые, повод удивиться обязательно будет. Небольшой дворик, кирпичная стена – с первого взгляда кажется, что таких домов в городской черте сотни. Но только поднимешься на крыльцо и шагнёшь в его тёплое нутро – восприятие сразу изменится. Теперь ты уже, без сомнения, в храме, наполненном мягким дневным светом, запахом воска и мерцанием лампад у образов. Он, правда, не возведён по канонам – такой у тюменских старообрядцев пока в мечтах, вернее сказать, в планах. Сейчас же для таинств и молитвы предназначена часть родительского дома председателя Правящего Совета тюменской старообрядческой общины Андрея Ивановича Молокова, отгороженная и перестроенная, снабжённая должным убранством, освящённая... Первая литургия состоялась здесь девять лет назад – не так уж и давно. Тем не менее вся атмосфера этого места умиротворяет и словно приглашает вошедшего сосредоточиться на чём-то несиюминутном. Может быть, как раз такие ощущения мы и называем «намоленностью»? Ведь для любого верующего человека восприятие храма наполнено многими смыслами, но именно для потомков тех, кто не принял когда-то никоновских новин, храм до сих пор остаётся важнейшей точкой достижения, объектом неустанных поисков и стремлений.
Двоеданские деревни.
Чтобы проследить историю создания тюменского прихода, вернёмся в 2004 год. Именно тогда историк и краевед Николай Иванович Пачежерцев, в последующем выпускник Московского старообрядческого духовного училища, занимаясь исследованием религиозного феномена на территории Тюменской области, задался вполне справедливым вопросом: а почему в исконно старообрядческом регионе нет официально зарегистрированной общины?
– В студенческие годы мне приходилось принимать участие в археографических экспедициях, организованных преподавателями двух университетов – Тюменского и Уральского, и эти выезды нередко приводили нас в старинные двоеданские деревни. Двоеданами в нашей местности называют себя старообрядцы, точно так же, как в других местах мы можем слышать: кержаки, чалдоны, семейские, липоване... Часто посещали Исетский район Тюменской области, откуда, собственно, тянутся мои фамильные корни. По рассказам бабушки и деда я знал, что семья у нас была мирской, однако в родне имелось немало старообрядцев. И уклад всей нашей жизни под их влиянием складывался в соответствующих традициях. К примеру, сам я появился на свет уже в Тюмени, но в родительском альбоме нет ни одной моей младенческой фотографии. Скорее всего, это связано с тем, что в двоеданских семьях не принято фотографировать детей до трёхлетнего возраста. Кстати, знакомство с обычаями и бытом старообрядцев в дальнейшем подтолкнуло меня к углублённому изучению истории христианства.
Но вернёмся пока к экспедициям. По домам мы ходили парами – парень и девушка. Расспрашивали деревенских старожилов, записывали воспоминания. Готовясь к этим поездкам, ребята отращивали себе хоть какие-то бородки, а девочки надевали длинные юбки и покрывали головы платками. Старообрядцы – люди глубоко чистые и искренние, но трёхсотлетний страх гонений сделал их очень сдержанными в отношениях с незнакомцами. В прошлом по дорогам Сибири нередко странствовали отбывшие срок ссыльные, а иногда и беглые каторжники. В дома тех не пускали, но староверы выставляли за ворота хлеб и молоко, чтобы путники могли найти себе пропитание. Если же гость вдруг говорил: «Поклон тебе, хозяин! Мой духовный отец такой-то…», отношение к нему сразу менялось, в этом человеке видели своего. Нас тоже принимали по-разному. Бывало, поддерживали беседу, приглашали зайти и даже позволяли взглянуть на старые книги. А бывало, наотрез отказывались общаться. Не забуду забавный случай: мы приехали в село Солобоево, в родные места моих предков. Разговорились с местной старушкой. Она рассказывать-то рассказывает, но в дом нас не зовёт. Сидим с ней на лавочке уже второй час, и тут во двор заходит её соседка. Внимательно на меня смотрит, спрашивает: «Предки у тебя откуда?». «Да отсюда, – говорю, – дедушка Иван Евтропьевич…». «Пачежерцев?! Что же ты, подруга, родню-то на улице держишь?». И моментально наша хозяйка вскочила, даже руками всплеснула: «Ой, здравствуйте, гости дорогие!». Запомнилась и другая история: в том же селе Солобоево жила троюродная сестра моей матери Васса Семёновна Костыгина, коренная старообрядка. Семья была уважаемая, достаточно сказать, что её родной брат Терентий Семёнович Мальцев, известный хлебороб, дважды удостаивался звания Героя Социалистического Труда. Работали мы в тот раз в паре со свердловчанкой Мариной Казанцевой. Делали, как обычно, подомовой обход и зашли к Вассе Семёновне. Разговорились. Она нам показала старинные книги, в том числе нотные записи крюками. Марина говорит: «Я могу петь по крюкам». Васса Семёновна перед ней книгу положила: «Ну-ка, спой!». Я, конечно, забеспокоился: ещё не знал тогда, что у моей спутницы консерваторское образование. Она запела. Прошло десять минут, пятнадцать, полчаса… Васса Семёновна замерла, руки под платочек сложила: старообрядки платки не завязывают, а закалывают брошкой, как когда-то это делала Богородица… Марина поёт час, полтора, и уже на меня жалобно поглядывает: оказывается, у неё в тот день прихватило горло… А я и сам слушал с удовольствием, но всё-таки понял: пора её выручать. Окликнул нашу хозяйку. Она глаза открыла: «Ох, детки, я словно в юности побывала…». И благословила нам в подарок одну из своих книг. До сих пор думаю, что, возможно, именно в тот момент что-то у меня в сердце потянулось в сторону старообрядчества. Уже в нулевые годы, в рамках научной работы по религиозной проблематике, я анализировал данные с сайта Министерства юстиции РФ. И вдруг осознал: на территории Тюменской области зарегистрированы представители практически всех религиозных объединений, в том числе достаточно экзотических, а старообрядческой общины нет. Это в крае-то, где двоеданы жили веками!
Я очень серьёзно тогда задумался о том, что надо как-то изменить ситуацию. Вскоре и подсказку получил. У знакомого священника Русской Православной церкви мне на глаза попался современный старообрядческий календарь. Сумел разыскать контакты епископа Новосибирского и всея Сибири Силуяна (Килина), к епархии которого в то время относилась Тюмень. Набрал номер прихода города Новосибирска и крайне был удивлён: владыка сам снял трубку! Не забуду, как тепло мы в первый же раз с ним поговорили... Он подтвердил, что бывает у нас в области, встречается с паствой. Знаком с ситуацией: в районах есть люди, способные повести за собой тех, кто близок им по духу, но в самой Тюмени активистов пока не видно – ритмы города плохо способствуют сближению и сохранению традиций. Согласился, что надо открывать приход. Помню, как он медленно и степенно мне сказал на прощание: «Ну, хорошо… А ты не обманешь?». После этого разговора требовалось решительно взяться за дело, но, даже заручившись такой важной духовной поддержкой, я не вполне представлял, с чего именно мне начать. С одной стороны, с 1995 года в стране упростилась процедура регистрации общин. С другой – определённая инерция в умах до сих пор существовала. Возникал и ещё один серьёзный вопрос – финансовый. И именно зацепившись за него, я подумал, что в дореволюционной России старообрядцы были держателями капитала. Не могли же их гены не проявиться в современных условиях! Стал интересоваться, кто из коренных старообрядцев у нас в области занимается бизнесом. Вышел на генерального директора ОАО «Газснаб» Виктора Ивановича Рябкова. Дозвонился до него. Представился. И с первых же слов почувствовал, что он понимает, о чём речь, тем более у нас с ним предки из одних мест. Мы встретились. Вместе созвонились с епископом. И всё закрутилось. В 2005 году община была официально зарегистрирована.
Тогда же к нам приехал владыка Силуян со священником отцом Павлом Романюком, чтобы провести первые крещения. Крестились четыре человека: Александр Семёнович Михеев, Геннадий Васильевич Нисковских, Родион Фенальевич Жуков и я. Храма ещё не было, мы вышли на реку. Перед тем долго общались в квартире, день провели в молитвах. После погружения в освящённую воду вернулись домой – домаливаться. Жукова избрали первым главой только что созданной общины, он руководил ею около пяти лет. Сменил его Андрей Иванович Молоков, который уже двенадцать лет трудится на её благо. Кстати, по области тоже пошло движение: старообрядцы стали активнее объединяться. В Бердюжском районе не так давно выстроен храм – это огромное наше достижение. Меценатом выступила одна из женщин в память о своих предках.
Знаковое событие
Без сомнения, создание общины в областном центре – знаковое событие для тюменских старообрядцев. Продолжая рассказ Николая Пачежерцева, председатель Правящего Совета Андрей Молоков вспоминает, что время, последовавшее за её регистрацией, наполнилось культурными событиями. Не прекращалась исследовательская работа, проводились конференции по старообрядчеству, писались и издавались книги. Сегодня с уверенностью можно сказать, что каждый пятый коренной житель Тюменского края имеет предков-старообрядцев. Но, к сожалению, никогда в нашем городе не было старообрядческого храма. В некоторых сёлах храмы до времени сберегать удавалось, города – совсем другое дело. Заселялись они людьми служивыми, в том числе пришлыми, направленными властями. И храмы в городах строились с позволения официальной Церкви. Что касается последователей древлеправославия, повседневные молитвы те могли совершать у себя дома, но в праздники всё равно им хотелось попасть на службу. А поскольку в новообрядческие храмы они старались не заходить и к священникам-новообрядцам не обращались, очень сложно решался вопрос с церковными таинствами. Не случайно при необходимости крещение ребёнка могли совершать даже миряне – или сами родители, или уважаемый грамотный человек, но тогда оно ограничивалось трёхкратным погружением.
– Чтобы чин считался довершённым, важно было читать соответствующие молитвы, – объясняет Андрей Иванович. – Сделать это мог только рукоположенный священник. Грамотных людей в среде старообрядцев хватало, а где найти священника? Поиски оставались труднейшей задачей даже после того, как в 1846 году древлеправославные христиане обрели наконец митрополита Амвросия, и в Белой Кринице (Австро-Венгрия) начались рукоположения. Епископы и священники оттуда перебирались в Россию, несли в разные её уголки свою проповедь. Но при наших необъятных просторах оседали они в основном вдоль транспортных артерий – Транссиба или судоходных рек. И люди, если могли к ним добраться, то шли, невзирая ни на какие трудности.
Известен, например, такой факт: дедушка владыки Силуяна, грамотный и авторитетный человек, на деньги нескольких алтайских общин ездил в Рогожский посёлок, где располагалась епископская кафедра. На родину вернулся рукоположенным священником, способным исполнять все необходимые требы. Но чаще старообрядцы были вынуждены жить без священства, строить часовни без алтарей, избирать уставщиков из числа мирских людей. Много представителей часовенного согласия жили на Урале, расселялись по Сибири. Стоит заметить, что среди мирян крестить младенца тоже брался далеко не каждый. Бабушку моей супруги Харитину избрали совершать погружения. К ней в село Липиха Упоровского района христиане приходили издалека. Бывали даже из Москвы странники, хотя там на Рогожской заставе, как я уже говорил, имелся действующий храм. И священник при нём тоже был. Но, видимо, настолько тщательно скрывалась о том любая информация, что до местных жителей она не всегда доходила. А о таких людях, как наша бабушка, молва расходилась далеко. Харитина Самсоновна – женщина удивительная: сколько её помню, ни разу не возвысила голоса и никого не осудила. Любой мог сесть рядом с ней и поговорить – как исповедаться. Она не гнала ни дурного, ни пьяного. Молилась за болящих и вымаливала. Не имело значения, мусульманин перед ней, иудей или католик – главное, что человек приведён к Богу. И прожила достойно, до 95 лет.
А вот единоверческая церковь когда-то в Тюмени была. В XIX веке такие создавались по всей России: они входили в состав синодальной церкви, но молились в них по-старому и по древним богослужебным книгам. Естественно, немногие старообрядцы согласились принять единоверие, и всё же сторонники у него нашлись. Именно по просьбе прихожан в 1844 году начала строиться тюменская церковь во имя Святой Живоначальной Троицы. Располагалась она в центре города, на пересечении современных улиц Республики и Первомайской. В 1850 году строительство закончено, окончательно определился её штат, состоящий из священника, диакона и двух псаломщиков. По данным справочной книги Тобольской епархии, выпущенной в 1913 году, в приходе числился 141 двор, и даже церковно-приходская однолетняя школа была открыта. Просуществовала Троицкая церковь до 1922 года. Потом её имущество конфисковали, а само ладное и нарядное здание передали культурно-просветительному учреждению. До наших дней церковь не дожила: сегодня на этом месте большой многоквартирный дом с торговыми площадями.
Прибыль – не самоцель
В советские годы, несмотря на усилившиеся гонения, долго сохранялся единоверческий храм в Ишиме. Священник там служил грамотный – люди между собой говорили: если ищешь, с кем посоветоваться, иди к нему. Ишим, кстати, считался признанным центром единоверчества. Как жители города смогли на протяжении стольких лет придерживаться традиций, трудно сказать, тем более с началом коллективизации, когда Советская власть поставила своей целью ликвидацию зажиточного крестьянства. Большевистский идеолог Надежда Крупская приравняла борьбу со старообрядчеством к борьбе с кулачеством, и смысл её высказываний был очевиден: крестьяне-старообрядцы – непьющие, многодетные, трудолюбивые – вели обычно большое и крепкое хозяйство. Многие, имея организаторскую жилку, создавали артели и кооперативы. Почитая труд как богоугодное дело, быстро наживали состояние. На руках его не держали – как в купеческой, так и в промышленной среде боялись через это впасть в грех.
– У старообрядцев есть понимание, что стремиться к прибыли как к самоцели недостойно, – рассказывает Андрей Иванович, – надо работать, вкладываться в развитие дела и только так умножать капитал. По воспоминаниям старших я помню, что даже у тех наших христиан, которые не считались богатыми людьми, в хозяйстве имелись и лошади, и дойные коровы. А уклад какой! У каждой семьи – своя маслобойня. Топлёное масло высочайшего качества из Тюменского края долгие годы поставлялось за границу. Чтобы скотина не потравила поля, вокруг деревни ставилась изгородь, и каждый двор следил за собственным участком, за надёжностью ограды. Колодцы копались отдельные – для скота и для людей. Колодцев с вкусной водой было мало, местность-то в основном болотистая, вот их и берегли. Зато на округу – больше десятка мельниц: водяных, ветряных и несколько шерстобиток.
В каждом доме стоял ткацкий станок. Односельчане обменивались вещами, которые сами хорошо умели делать: кто-то шил, кто-то валенки валял. На вечёрках девушки рукодельничали, парни высматривали себе суженых. Рассказывали мне, что один жених из богатой семьи 13 раз сватался, а когда высватал наконец невесту, запряг 13 пар собственных выездных лошадей и отправился за ней поездом. Но, опять же, о чём это говорит? О том, что богатство в старообрядческих семьях не считалось первичным. Отказать жениху, в том числе и состоятельному, могли по самым разным причинам.
Очень было выражено стремление к определённому равенству статуса. Если парень происходил из многодетной семьи, а девушка – нет, его близкие имели право усомниться в том, что она станет хорошей матерью. Если в семье трогательно относились к молитве, то пару сыну или дочери тоже старались подобрать соответствующую: чтобы комфортно и радостно им жилось вместе. Ремесленники предпочитали родниться с ремесленниками, купцы – с купцами. В этом тоже проявлялась забота о детях: чтобы те оставались в среде, где воспитывались и с которой связаны их привычки. Закрепилось в наших семьях такое важное понимание: жена с мужем должны смотреть в одну сторону, а не просто любоваться друг другом.
Несмотря на строгость домашнего воспитания, принято было интересоваться у невесты, нравится ей жених или нет. Поэтому обычно сватовство обставлялось примечательно: разыгрывался настоящий спектакль. Встречая сватов, отец девушки первым делом выяснял, от кого они пришли. Потом шёл к девице: хочешь или не хочешь? Если нет, с шутками и прибаутками отправлял гостей восвояси. Смысл представления прост: отказ получать всегда неприятно. Но если он дан не напрямую, остаётся возможность сориентироваться: или пойти искать другую невесту, или подождать в надежде, что эта передумает. По большому счёту такие спектакли помогали сохранять между семьями дружеские отношения.
Долгое время исполнялись и наши старинные свадебные обряды. Сосватанная невеста три дня сидела в цветах, а любой желающий мог зайти на неё посмотреть. В тёплое время года комнату действительно было принято убирать живыми цветами, в холодное девушка просто надевала свои самые красивые одежды. В эти дни её подружки находились рядом и пели жалостливые песни: радость создания собственной семьи зачастую переплеталась с грустью. Нередко после свадьбы молодая навсегда расставалась с близкими, уезжая вместе с мужем далеко от родных мест.
Конечно, среди старообрядцев было немало людей действительно богатых – торговавших, имевших свои магазины или лавки, державших работников. Не случайно они становились откровенными противниками коллективизации. С конца двадцатых годов прошлого века, параллельно с массовым колхозным движением, началось планомерное закрытие старообрядческих храмов. Шли аресты священников, раскулаченные хозяева отправлялись в ссылку или эмиграцию. Бабушка рассказывала, что после 1937 года от Урала до Дальнего Востока осталось всего три действующих старообрядческих храма. С этого времени другой возможности проводить службы и молиться, кроме как в домах, у людей по существу-то и не было. Собирались попеременно то у одних соседей, то у других будто бы на вечеринку. Двоеданские дома высокие, первый этаж у них глухой – там обычно и происходили запрещённые действа. От властей приходилось прятаться – стариков за молитву особо не трогали, но, узнав, что те привлекают молодёжь, могли наказать очень сурово.
Община есть, но без священника
Во время гонений вера человека закаляется. Не случайно с двадцатых-тридцатых годов XX века мы наблюдаем, что многие христиане стали вести почти монашеское житие. Вместе с тем советское время породило большую, чем в прежние времена, рассеянность: молодые люди уезжали учиться или работать, отрывались от родных мест, хотя при этом помнили о своих корнях. Десятилетия спустя разметавшиеся по стране потомки старообрядцев пытались установить родство, восстановить старые связи. И зачастую процесс этот оказывался особенно долгим и сложным по названной выше причине: всё сокрыто, сведений очень мало. Зато благодаря закрытости, бытовой строгости и отстранённости именно в старообрядческой среде удалось сберечь духовную книжную традицию средневековой Руси. И именно православное старообрядчество, в сущности, остаётся носителем духовных основ, которые были характерны для России до Раскола.
В 1971 году произошло важное событие: Русская Православная Церковь Московского Патриархата на Поместном Соборе приняла постановление о признании старых русских обрядов такими же спасительными, как и новые, и равночестными им. Полемика канула в небытие, но существенного влияния на реальную ситуацию это решение не оказало. Только в 1988 году, в связи с торжествами по случаю тысячелетия принятия христианства на Руси, начались хотя бы какие-то религиозные послабления, и народ стал узнавать о храмах. И всё же, несмотря на давно сформированный запрос, из рассказов Андрея Ивановича Молокова видно, насколько долгим, медленным и непростым был процесс их современного обретения, преодоления годами существовавшего разобщения.
– В 2008 году родилась наша внучка. И сразу же встал вопрос: как её крестить? Ведь бабушка Харитина к тому времени уже ушла из жизни. Начали вести поиск, делали в том числе запросы через интернет, но без особого успеха. Помогла сестра моей супруги. Она архивариус, и, используя свои методики, нашла в реестрах данные о том, что пять лет назад в Тюмени официально зарегистрирована старообрядческая община. Мы созвонились с Родионом Фенальевичем Жуковым, задумались о приезде священника. Вскоре прибыл отец Павел из Омска и окрестил девочку в честь бабушки Харитины. Но если есть община, неужели и дальше также неимоверно трудно будет в ней решаться вопрос с таинствами? Собрав семейный совет, договорились с родными о том, чтобы распорядиться принадлежащим мне домом моих родителей. Начали с самых азов. Отец Павел привёз нам две иконы – Богородицы и Спаса. Из Заводоуковска со своими книгами приезжала Антонина Фёдоровна Бородулина, уважаемая наша прихожанка. Она и сегодня старается бывать в Тюмени, но в силу почтенного возраста ей нечасто это удаётся... Ну, а 29 января 2010 года мы с супругой сами отправились в Омск, чтобы довершить крещение и обвенчаться. Вскоре меня избрали главой общины. И теперь, когда в нашем городе появилось место для молитвы и собраний, народ стал нас находить.
Удивительно: Господь каждого нового члена приводил в общину в нужное время. Подняли вопрос и о том, что нам пора расширяться – когда все собирались вместе, становилось тесновато. По благословению епископа мы отделили алтарное помещение, подобрали убранство, провели газовое отопление. И вот спустя 90 лет забвения на нашей земле снова была совершена литургия по древним канонам. После этого знакового момента ещё активнее начали подтягиваться люди. В других областях духовные отцы о нас уже знали и передавали им информацию. У тех, кому требовалось, появилась возможность довершаться. Вслед за нами довершилась наша дочь, а потом мать и сестра жены.
В 2018 году возвели купол, и после совершения чина освящения (прежде был освящён только алтарь) мы смогли с полным правом говорить об этом месте как о храме. Но своего священника в Тюмени нет до сих пор. Одно время к нам приезжал отец Павел Романюк, иногда здесь бывает отец Пётр Шилигин, который впервые посетил Тюмень ещё в бытность чтецом. Сейчас, по решению совета епархии, приход окормляет уроженец Новосибирска отец Иоанн Устинов, настоятель в храме села Пристань Свердловской области. Прихожане его очень уважают, и всякий раз, когда он приезжает в наш город, идут к нему за советом, за живым словом. Непременно после службы все садятся за стол: совместная трапеза – издревле неотъемлемая часть христианской жизни. Ведь что она такое? Милостыня. Это Господь нас кормит руками подающего. Заметьте, что интересно: нужно произносить это слово с ударением на второй слог. Именно в таком звучании оно обозначает «стол». А если сказать «трапеза» с ударением на первый слог, в переводе с греческого это будет «банк». Кстати, у нас нередко бывают и гости, например те, кто живёт в других регионах недалеко от границы с Тюменской областью. Их обязательно нужно собрать в дорогу и накормить перед тем, как они отправятся в путь.
Да, сегодня нам приходится постигать заново то, что было утеряно из-за отсутствия храмов, – наши древние православные традиции. Хотя многие из них всегда оставались с нами. Прежде всего, обязательность помощи и совета. Если человеку нужна поддержка – физическая, материальная, духовная – и ты можешь её оказать, то отказывать нельзя. И верность слову: не в состоянии его сдержать – не обещай. А раз уж даёшь – тогда держи, чего бы это ни стоило. И, конечно, все мы мечтаем о настоящем храме, надеемся, что вопрос однажды решится. И о своём местном священнике. Ведь правильно говорит отец Пётр: священник не должен отрываться от храма, поскольку там его сердце.
текст Виктория Ермакова